Что социальный работник должен знать в уголовном правосудии о статусах пострадавших от насилия в семье

Взаимодействие социального работника и представителей органов уголовной юстиции возникает в связи:

— с поддержкой пострадавших в их обращении в милицию по событиям изнасилования, избиения и т. п.;

— с необходимостью коррекции действий органов уголовной юстиции в нестандартных ситуациях, обусловленных особенностями социально-психологических механизмов насилия;

— с участием социального работника на стороне жертвы в процессе предварительного следствия и судебного разбирательства;

— с решением вопроса о применении тех или иных мер воздействия к обвиняемому и вынесении приговора в интересах семьи и детей.

При этом социальному работнику зачастую приходится иметь дело не только с реабилитацией пострадавших от насилия, но и с механизмами уголовного правосудия со всеми присущими им недостатками. В данной статье мы ограничимся рассмотрением правовых статусов потерпевшего (ст. 53 У ПК РСФСР), заявителя (ст. 108, 109, 110, 113 УПК РСФСР) и положения обороняющегося, которое обусловлено институтом необходимой обороны (ст. 37 УК РФ). Рассматриваемые вопросы касаются прежде всего женщин, пострадавших от насилия в семье. Правовой статус детей, пострадавших от насилия, имеет собственную специфику.

В ходе истории уголовного правосудия статус потерпевшего менялся. В этом изменении можно выделить три этапа1.

На первом этапе «потерпевший» был основной фигурой, условием возможности самого уголовного процесса. Под потерпевшим при этом понимались лицо или род, которым был причинен несправедливый ущерб (телесный или имущественный). Подразумевалось, что потерпевший делал публичное заявление о причиненной «обиде», чем и обозначалось событие преступления, и начинался «процесс разбирательства». Роль потерпевшего была чрезвычайно велика — событие несправедливого причинения вреда, презумпция обидчика, указание на причинителя вреда, мера наказания, а иногда и осуществление наказания (при помощи специальных органов) — все это определялось потерпевшим, его родственниками или при согласовании с ними. Что касается целей и интересов, с которыми лицо, пострадавшее в ходе преступления, «входило» в уголовный процесс, то они имели двойственную природу:

— самозащита, т.е. исключение повторения подобного рода деяния в отношении себя впредь (обеспечение безопасности через наказание, т.е. причинение вреда самому причинителю вреда);

восстановление справедливости и возмещение ущерба.

Потерпевший был неотъемлемым элементом уголовного процесса, поскольку именно сознание несправедливости причиненного вреда, которое вносил в процесс потерпевший, делало и сам этот процесс справедливым.

При этом лицо, потерпевшее от преступления, если об этом объявлялось публично, получало от общества (рода или общины):

— признание того, что с ним поступили несправедливо,

— помощь в поимке преступника;

— помощь в возмещении ущерба (возвращении вещи) или получении компенсации за увечье или смерть;

помощь в осуществлении наказания.

Этот первоначальный период определялся тем, что деятельность обвинения принадлежала потерпевшему (принцип «око за око» означал также, что мера наказания определялась через обращение к конкретному ущербу, понесенному потерпевшим), причем по делам об убийстве потерпевшим признавался род убитого.

В дальнейшем ходе истории деятельность обвинения расслаивается. Право обвинения, происходящее из права индивида на самосохранение, остается за потерпевшим, и оно не может быть передано кому-либо (обществу или государству), но обязанность доказывания виновности обвиняемого передается государству. На этом этапе двойственность целей и интересов потерпевшего была обеспечена различными формами правосудия, существовавшими параллельно, — официального обвинительного суда и примирения сторон при участии посредников.

Второй этап истории трансформации места потерпевшего связан с тем, что государство завоевывает особое, центральное положение в уголовном процессе, возникает понятие преступления как нарушения глобального морального или правового порядка в обществе. Государство также берет на себя обязанность расследования и поддержания обвинения. С точки зрения справедливости процесса, оно перестает нуждаться в обязательном участии потерпевшего, само начинает выступать представителем порядка, поддерживаемого в интересах всего общества. Перечень составов преступлений фиксируется в своде законов, а понятие преступления получает трактовку технического описательного понятия, показывающего, что действие именно таково, как оно описано в уголовном законе. Цели потерпевшего, носившие, как мы указывали выше, двойственный характер и обеспечивавшие взаимные переходы карательного и восстановительного режима правосудия, перестают управлять ходом правосудия, процесс в целом приобретает исключительно карательный характер (в нем остается доминирующей одна установка — на наказание виновного).

Именно на этом этапе происходит радикальное изменение статуса потерпевшего как участника уголовного процесса.

Каково же это изменение? Дело в том, что единственное, чего нельзя было «отнять» у человека, реально пострадавшего от преступления, это происходящее из естественного права индивида на самосохранение право на обвинение (и соответственно отказа от него). К государству могла перейти только обязанность поддерживать обвинение, но не право обвинять. Но тогда полная конструкция, в рамках которой потерпевший должен был получить новый достойный статус, в условиях центрального положения государства в уголовном процессе должна была состоять из трех компонентов:

— право потерпевшего на обвинение;

— реальная обязанность государственных органов (соответствующая праву потерпевшего) разыскивать преступника, поддерживать обвинение и осуществлять наказание, обеспечивая при этом защиту потерпевшего;

— реальная обязанность (соответствующая новому положению государства и потерпевшего) государственных органов возмещать убытки от преступлений потерпевшему, в том числе в тех случаях, когда государство не справилось со своими обязанностями по розыску.

Ряд недостатков в статусе потерпевшего в сегодняшнем российском уголовном процессе связаны с тем, что сама целостность этой конструкция оказывается не реализованной. В нынешнем российском законе понятия пострадавшего нет, а за потерпевшим не закреплено ни право на обвинение, ни право на возбуждение уголовного дела.

Сегодня негативные последствия этого обстоятельства автоматически попадают в центр внимания социальных служб, работающих с потерпевшими. Расскажем об этом подробнее.

В соответствии со ст.53 действующего в России УПК потерпевший — «лицо, которому преступлением причинен моральный, физический или имущественный вред». В этой же статье говориться: «О признании гражданина потерпевшим лицо, производящее дознание, следователь и судья выносят постановление, а суд — определение». Таким образом, до вынесения такого постановления жертва преступления по сути не имеет никаких прав. Если же жертва являлась одновременно и заявителем, то тогда она обладает только одним правом — быть уведомленной об отказе в возбуждении уголовного дела. Хотя в ст. 52 Конституции РФ прямо определено, что «государство обеспечивает потерпевшему доступ к правосудию и компенсацию причиненного ущерба», никаких определенных механизмов такой компенсации в случае, когда преступник не найден или оказывается неплатежеспособен, не существует, что превращает эту норму в обидную для граждан декларацию. Заметим, что компенсация жертвам насильственных преступлений важна особенно, в силу хотя бы дороговизны лекарств.

Сегодняшнее положение «жертвы преступного насилия» обусловлено в основном тем, что она остается источником информации, необходимой для раскрытия преступления и наказания. При этом потребности жертвы в поддержке, признании несправедливости причиненного вреда, компенсации и обеспечении безопасности не признаются и для их удовлетворения ничего не делается.

Три основных параметра, по которым можно судить о положении жертвы преступления в уголовном процессе:

1) реализация «права на обвинение»;

2) получение компенсации вреда, причиненного преступлением, в том числе в случаях неустановления лица, совершившего преступление, или его неплатежеспособности;

3) обеспечение безопасности в ходе всего процесса (см.: Парий А. Защита прав жертвы преступления в российском уголовном процессе // Правозащитник. 1997.№1.

Указанное положение вещей, складывающееся в результате уголовно-процессуальной конструкции процесса, усугубляется уголовной политикой, а также критериями оценки эффективности деятельности милиции и следствия, принятыми в системе МВД РФ.

Если вообще по любым уголовным делам милиция и следователи часто воздействуют на жертв преступлений с целью убедить их отказаться от необходимости проведения расследования (мотивируя это большой служебной нагрузкой или бесперспективностью расследования), то для убеждения жертв сексуальных насильственных преступлений или домашнего насилия с той же целью могут применяться уже приемы «особо болезненные».

Изначально неверное определение статуса потерпевшего и заявителя, пытающегося привлечь внимание к преступлению, особенно больно отражается на жертве сексуальных насильственных преступлений, постоянно сталкивающейся с грубостью и бездушием сотрудников милиции, отрицательным общественным мнением и т.д.

Анализ многих примеров обращений граждан в милицию и взаимодействия с ней представителей кризисных центров позволяет увидеть, что милиция и следствие ограждают себя от производства пусть и достоверных, но труднодоказуемых дел. Это проявляется и в препятствовании принятию заявлений, и в попытках прекращения уже заведенных дел. Таким образом, реально вне зависимости от желания потерпевшей до суда доходит лишь небольшая часть дел.

Н.В., четырнадцатилетняя девочка из Сергиева Посада, была изнасилована в августе 1994 г. Через десять дней мать и девочка отправились к гинекологу.

В этот же день они пошли в отделение милиции за направлением на су-дебно-медицинскую экспертизу. Им сказали прийти через пять дней.

Когда через пять дней дело было передано следователю, они вновь обратились за направлением. Им сказали прийти через неделю.

Через неделю следователь сказал, что у него нет адреса судебно-меди-цинской экспертизы.

В течение 6 месяцев мать потерпевшей ежедневно добивалась направления.

Через шесть месяцев она его получила, но врач сказал, что уже поздно2.

Складывается ключевое противоречие. С одной стороны, сегодня единственной в России правовой защитой женщин, страдающих от домашнего насилия, являются уголовные санкции. С другой стороны, нынешняя конструкция уголовного процесса делает возбуждение дела и ход процесса в принципе слабо зависимыми от желания потерпевшего.

Третий этап (в преддверии которого находится Россия) в истории статуса потерпевшего в уголовном правосудии связан с реформами, направленными на изменение статуса потерпевшего. Важной вехой этих реформ стало принятие ООН 29 ноября 1985 г. Декларации основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотребления властью. Эта декларация зафиксировала как образец понятие о жертве преступления и правах жертвы, стандарты обращения с жертвами преступлений и т.д.

Данные изменения явились частью более широкой политики государства в области правосудия, их необходимость связана с быстрым ростом криминальных проявлений (даже в благополучных странах Северной Европы за последние 30 лет количество преступлений возросло более чем в 4 раза, а их качественный состав обогатился профессиональной и организованной преступностью, преступностью наркомафии и т.п.). В этих условиях акцент на работе с жертвами, на возмещении ущерба и психологической помощи явился средством поддержания доверия населения к правосудию и экономии государственного бюджета (по преступлениям, не представляющим большой общественной опасности, дешевле помогать жертвам, чем осуществлять полный цикл уголовного преследования)3.

Хотелось бы также обратить внимание социального работника на норму Уголовного кодекса, определяющую право граждан на необходимую оборону (ст.37 УК РФ). В уголовных делах, где применяется эта статья, потерпевшим в 46% случаев оказывается женщина4. В случае обороны от насильственного нападения УК РФ прямо определяет, что «не является преступлением причинение вреда посягающему лицу в состоянии необходимой обороны, т.е. при защите личности и прав обороняющегося или других лиц, охраняемых законом интересов общества или государства от общественно опасного посягательства, если при этом не было допущено превышение пределов необходимой обороны». Таким образом, правомерно защищать себя или кого-либо еще от неправомерных посягательств. Другое дело, когда мы говорим об обороне женщины, причем от нападающего мужчины. Здесь успешная оборона вряд ли мыслима без применения обороняющейся оружия. А это обстоятельство по У К РФ вполне может быть расценено в суде как превышение пределов необходимой обороны, а если оружие было приобретено незаконно, то приведет к обвинению оборонявшейся в незаконном хранении оружия. В отличие от ряда стран российский УК не облегчает и не поощряет успешной самообороны женщин5. Как пишет об этом Ю.Н. Юшков, «с нашей точки зрения, отражая нападение мужчины, женщина не может выйти за пределы необходимой обороны.

Природа наделила женщину меньшими физическими возможностями, нарушив при этом равенство между ними. Компенсацией этого природного неравенства и является использование женщиной для обороны от мужчины оружия и предметов, его заменяющих. И никакого правового неравенства здесь усмотреть нельзя; имеет место лишь восполнение неравенства природного.

К сожалению… не встретилось случая, когда следователь, суд, исходя из норм естественного права, признал бы женщину женщиной, а не субъектом правоотношения».